Стены комнаты поплыли. На теле выступил холодный пот.
— Вы не можете этого сделать,— возразил он. Но это был не аргумент.
— Вам придется провести ночь в камере,— «успокоил» его начальник.— А утром увидитесь с судьей.
— Но это же нелепо! — взорвался мистер Кетчум.— Нелепо!
Он тут же взял себя в руки и произнес скороговоркой:
— Я имею право позвонить. Я могу позвонить. Это мое законное право.
— Могли бы,— заметил Шипли,— если бы в Захрии был хоть один телефон.
Когда его вели в камеру, мистер Кетчум увидел в вестибюле картину: все тот же бородатый моряк. Мистер Кетчум не обратил внимания, следили его глаза за ним или нет.
Мистер Кетчум вздрогнул, на заспанном лице отразилось удивление: за спиной что-то лязгнуло. Приподнявшись на локте, он оглянулся. В камеру вошел полицейский и поставил рядом с ним накрытый салфеткой поднос.
— Завтрак,— провозгласил он.
Он был старше других полицейских, даже старше Шипли. Волосы у него были серебристо-седыми, чисто выбритое лицо собиралось в морщины вокруг рта и глаз. Форма сидела на нем плохо.
Когда полицейский начал запирать дверь, мистер Кетчум спросил:
— Когда я увижу судью?
Полицейский быстро взглянул на него, ответил:
— Не знаю,— и отвернулся.
— Подождите! — закричал мистер Кетчум.
Удаляющиеся шаги полицейского гулко разносились по бетонному полу. Мистер Кетчум продолжал смотреть на то место, где стоял полицейский. Сознание все еще окутывал сон.
Он сел, омертвевшими пальцами протер глаза, посмотрел на часы. Семь минут десятого. Толстяк скривил лицо. Боже, они еще узнают! Он задергал ноздрями, принюхиваясь. Рука потянулась к подносу — но он отдернул ее, бормоча:
— Нет! — Он не будет есть их проклятую пищу.
Но желудок заворчал недружелюбно, отказываясь поддержать его.
— Ну хорошо,— пробормотал он после минутного раздумья. Глотая слюну, протянул руку и приподнял салфетку. Невозможно было удержать сорвавшийся с губ возглас удивления.
В поджаренной на сливочном масле глазунье три яркожелтых, уставившихся прямо в потолок глаза были окружены длинными, покрытыми хрустящей корочкой кусочками мясистого, рифленого бекона. Рядом стояла тарелка с четырьмя кусками поджаренного хлеба толщиной в книгу, намазанными пышными завитками масла, и прислоненным к ним бумажным стаканчиком с желе. Там были также высокий стакан с пенистым апельсиновым соком, тарелка с клубникой в белоснежных сливках и, наконец, высокий сосуд, из которого исходил острый и безошибочно угадываемый аромат свежеприготовленного кофе.
Мистер Кетчум взял стакан апельсинового сока. Отпив несколько капель, он покатал их по языку. Кислота приятно пощипывала теплый язык. Он проглотил сок. Если в него и подмешан яд — то рукой мастера. Во рту становилось все больше слюны. Он вдруг вспомнил, что как раз перед тем, как попался, хотел притормозить у какого-нибудь кафе, чтобы поесть.
Настороженно, но решительно поглощая пищу, мистер Кетчум пытался понять причины столь замечательного завтрака. Похоже, не очень убедительно — но все-таки... Еда превосходна. Что ни говори, а готовить эти жители Новой Англии умеют здорово. Обычно завтрак у мистера Кетчума состоял из разогретой сладкой булочки и кофе. Такого завтрака он не помнил с детских лет, проведенных в отцовском доме.
Ставя на поднос уже третью чашку с хорошо сдобренным сливками кофе, он услышал шаги в вестибюле. Улыбаясь, мистер Кетчум подумал: «Хорошо рассчитали время!» — и встал.
Перед камерой возник начальник полиции Шипли.
— Позавтракали?
Мистер Кетчум кивнул. Если начальник ожидает от него благодарности, то — напрасно. Мистер Кетчум взял пиджак, но начальник даже не пошевелился.
— Ну?..— решился мистер Кетчум через несколько минут. Он старался произнести это холодно и решительно, однако получилось немного не так.
Шипли посмотрел на него безо всякого выражения, и мистер Кетчум почувствовал, что начинает дышать неровно.
— Можно спросить?..— начал было он.
— Судьи еще нет,— отрезал Шипли.
— Но...— Мистер Кетчум не знал, что сказать.
— Я пришел только, чтобы сообщить вам.— Шипли повернулся и ушел.
Мистер Кетчум был в ярости. Он посмотрел на остатки завтрака, как будто они содержали разгадку этой ситуации. Забарабанил кулаком по бедру. Невыносимо! Что они пытаются сделать — запугать его? Ну да, боже ты мой...
...У них получается.
Подойдя к решетке, мистер Кетчум осмотрел пустой коридор. Где-то внутри он ощутил холодный комок — как будто пища в желудке превратилась в свинец. Он хлопнул правой ладонью по прутьям решетки. Боже мой! Боже мой!
В два часа дня к двери камеры подошли начальник полиции Шипли и пожилой полицейский. Ни слова не говоря, полицейский открыл ее. Выйдя в коридор, мистер Кетчум подождал, пока дверь снова запирали, натягивая при этом пиджак. Затем он пошел, семеня негнущимися ногами, с обеих сторон окруженный полицейскими, и даже не взглянув на висевшую на стене картину.
— Куда мы идем?
— Судья болеет,— пояснил Шипли.— Мы отвезем вас к нему домой, чтобы уплатить штраф.
Мистер Кетчум втянул воздух. Он не будет с ними спорить, не будет — и все тут.
— Хорошо,— сказал он вслух.— Если уж вам так надо.
— Только таким образом,— заявил начальник, оглянувшись. На лице его оставалась маска полной невыразительности.
Мистер Кетчум подавил слабенькую улыбку. Так-то лучше. Вот уже и почти закончилось. Он заплатит штраф и смотается.
На улице был туман. Мистер Кетчум нахлобучил шляпу, но все равно его пробрала дрожь. Влажный воздух, казалось, просачивался сквозь кожу и мышцы и конденсировался на костях. «Мерзкая погода»,— подумал он, спускаясь по ступенькам и разыскивая глазами свой «форд».